К знаменательной дате 75-летия Освобождения Кореи…
Если помнить, что каждый человек рождается со своим предназначением, то жизнь из череды препятствий и преград превращается в последовательность событий, которые нужно прожить с достоинством и пониманием неотвратимости происходящего.
Кто-то рожден, чтобы возделывать рис, стоя изо дня в день на бескрайних затопленных водой полях, кто-то пришел в этот мир, чтобы стать грозным воином и в расцвете сил пасть от руки противника, а кому-то предначертано глядеть в высокое небо и как открытую книгу читать карту сияющих звезд, произнося нараспев удивительные пророчества внимающим сильным мира сего.
А он, Ким Мен Ха, рожден сапожником. Он знал это с самого детства.
Повертев пару обуви в руках и внимательно ее оглядев, он мог сразу сказать – молодым или старым человеком был владелец, высоким или низеньким и даже – что за характер был у человека. Стоптанный внутрь каблук сообщал о скромности хозяина, стертые под большим пальцем ботинки выдавали человека грубого и прямого, изящные хва (화), скошенные от косолапой походки девушки, заставляли его в доброй усмешке покачать головой, и не зря начальник окружной железной дороги говорил, что в сапогах, сшитых сапожником Мен Ха, ноги могут прошагать хоть сотню ри и не устать, словно уложены в подушки с лебяжьим пухом.
Ни к чему мечтать о несбыточном, грезить об иной жизни, если любимое ремесло исправно кормит тебя, порой позволяя неподобающе гордиться умением шить хорошую обувь, впрочем – недолго.
Но одна мечта у Мен Ха все же была. Он, тридцатилетний холостяк, вздумал жениться на дочке соседского крестьянина. Девушку он знал с малолетства. Еще ребенком она приносила ему обувь старших братьев и хихикала, глядя, как он резво бьет молоточком, вколачивая гвозди в подошву. Девушка быстро подросла и Мен Ха принялся ждать, когда придет к ней женская луна, чтобы отправить сватов. Со Ен была четвертым ребенком в бедной семье, и он знал, что ее выдадут замуж за него с радостью. Сердце замирало всякий раз, когда он видел ее на улице, а она, завидев его, по обычаю низко склоняла голову, но тут же исподтишка смотрела на Мен Ха своими блестящими большими смеющимися глазами. Он, вспоминая об этом, бил молоточком мимо гвоздя и вскакивал, и тряс рукой, и дул на вспухающий палец.
Мечта его оборвалась в тот самый день, когда жителей поселка согнали на большую площадь в центр деревни и японский офицер, тыкая хлыстиком в стоящих перед ним парней, объявил о вербовке на Карафуто. Коротким криком он пресек начавшиеся причитания и в полной тишине прошел еще раз между рядами выстроившихся.
Взгляд офицера неуловимо изменился и он, чуть раздвинув тонкие губы в сальной улыбке, принялся указывать на женщин. Поравнявшись с Со Ен, ткнул хлыстом в нее. Она подняла на него испуганные большие глаза, и тот, поощрительно оскалившись, кивком головы подтвердил свой выбор. Ты, ты и ты – призываешься в армию. Мен Ха очень удивился — какой прок на войне от молоденьких девушек и школьниц? Даже забинтовать как следуют не смогут, ни рану промыть, ни поставить иголки, чтоб выпустить дурную кровь. Для таких целей годится бабка Енхай, повитуха и знахарка, что живет на окраине деревни. Вот она стоит, раззявив рот, и глаза ее черными уголечками прожигают офицера, идущего вдоль шеренги женщин.
Через полгода семья Со Ен получила от нее весточку. Она удостоилась чести быть солдатом любви, удовлетворяя японских солдат, сражавшихся за величие Империи. Полевой публичный дом следовал за дивизией неотступно и Со Ен считала удачным день, если к ней приходило меньше десяти человек. Но это случалось редко. Она пользуется спросом, потому что только недавно ей исполнилось четырнадцать лет и воины Императора ею очень довольны.
Мен Ха не помнит, сколько пролежал он тогда. Может неделю, может две. Не хотелось ему ни вставать, ни есть, ни пить. Хотелось только одного – увидеть бы еще разок смеющиеся глаза Со Ен, да разве можно об этом просить у проклятой судьбы?
Но однажды он получил этот дар. Она пришла к нему во сне, протянула тоненькие руки, подняла сияющие глаза. Нежный смешливый голосок позвал его по имени и, проснувшись, Мен Ха почувствовал себя почти счастливым. Поворочавшись в постели, он побрел на кухню, нагрел на печке воды, развел щелочь и принялся старательно стирать белье, смахивая соленые капли пота в корыто с кипятком. Потом вымылся сам – и на душе полегчало. Он женится на ней, когда она вернется домой. Пусть для других она будет грязной японской шлюхой, но для него это не имеет значения. Он знает, что ее душа предназначена для него и точка.
Он завербовался на Карафуто, чтоб не жить во враз опостылевшей деревне. На новом месте ремесло исправно кормило его. Немногие люди могли купить новую обувь, а он, поколдовав ночь, давал старым башмакам вторую жизнь, чтобы они еще долго служили верой и правдой своим благодарным хозяевам.
Грех было жаловаться. Его односельчане, совсем юные, гибли в шахтах под угольными завалами, тонули в быстрых речках, сплавляя тяжелые бревна, мерли, как мухи, так и не познав в недолгой жизни женской любви. Он, Мен Ха, счастливчик. Сапожник сочувственно вздыхал, слушая горькие жалобы заходивших к нему знакомых, но потом гнал от себя печальные мысли. Он знал, для чего рожден на земле – быть хорошим сапожником и мужем Со Ен.
К концу войны он успел заработать неплохие деньги и по-прежнему жил один. Длинноязыкие кумушки судачили о нем, подозревая в самых немыслимых пороках, но он только улыбался, каждый день открывал ставни свой мастерской, раскладывал инструменты, ожидая первых посетителей.
