Москва, 23 декабря — ИА РУСКОР. Сегодня исполнилось 85 лет Юлию Киму. Поздравление юбиляру направил Руководитель Федерального агентства по делам национальностей (ФАДН) Игорь Баринов.
Уважаемый Юрий Черсанович! Примите поздравления со знаменательным 85-летним юбилеем.
Пусть накопленный Вами богатый профессиональный и жизненный опыт станет залогом воплощения всех намеченных целей, каждый важный шаг сопровождает поддержка верных друзей и надежных соратников, а успех всегда остается верным спутником!
Ваши пьесы ставятся на ведущих площадках нашей страны, а музыкальные произведения и авторские песни входят в поэтические антологии современной русской поэзии, внося вклад в историческое и культурное наследие России.
Желаю Вам крепкого здоровья и дальнейших успехов в многогранной деятельности, пусть удача сопутствует во всем!
Будьте здоровы и счастливы!
Поздравления после полуночи Юлий Ким принял также от ведущего популярной передачи Вечерний Ургант, где исполнил одну из своих популярных песен.
Советский, российский, израильский, корейский поэт, драматург, бард, участник диссидентского движения в СССР, лауреат литературных и музыкальных премий.
Есть люди, которым неподвластно время. Они думают, чувствуют, творят всю свою жизнь одинаково, не изменяя себе, не идя на поводу у конъюнктуры. К этой редкой породе относится Юлий Ким.
Свидетельствует его коллега по перу писатель, художник номинант Букеровской премии по литературе Михаил Пак.
В 2000-м году сразу после вручения ему президентом России Владимиром Путиным премии имени Окуджавы, знаменитый бард уехал в Израиль. Потом он бывал наездами в Москве, но мне никак не удавалось его застать. И только в декабре 2001-го, когда Юлий Ким прибыл в Москву праздновать свой юбилей, я связался с ним по телефону. Встреча наша состоялась на квартире поэта, уже после юбилейного торжества, в преддверии Нового, 2002-го года.
– Юлий Черсанович, хотя и запоздало, примите наши теплые поздравления с вашим юбилеем! Желаем вам крепкого здоровья и такого же юношеского задора, который вы продолжаете сохранять в себе несмотря ни на что.
– Спасибо. Буду стараться.
– Скажите, как вам с другого конца земли, из далекого Израиля видится Россия?
– Тут я скажу вот что. В Израиль я не переехал, из России не уезжал. Действительно, в силу семейных обстоятельств, я прожил в Израиле подряд два года. С тех пор живу то в Москве, то в Иерусалиме. Поэтому я не могу говорить, что вижу российскую жизнь издали. Я постоянно в ней нахожусь. В Израиле телевизор принимает четыре российских программы, я постоянно в курсе новостей. Конечно, и Россия и Израиль находятся в полосе очень напряженного существования, и мне не безразлично все то, что происходит здесь и там. В Иерусалиме у меня очень много друзей и знакомых. Я живу среди российских людей, русскоязычных людей. Ивритом, к сожалению, я не владею, но даже если бы и знал иврит, вряд ли мой круг составился бы из коренных израильтян. Потому что воздух, которым я дышу, это воздух близкого круга – московских, питерских, киевских, харьковских – моих друзей. Когда меня спрашивают, где моя родина, я отвечаю полушутя, полусерьезно, что моя родина простирается от Белого моря до Красного. Что касается российской жизни, то, конечно, она мне представляется достаточно сложной. Но еще с самого начала перестройки я почувствовал огромный исторический поворот, который начался в жизни России. Такого поворота Россия не переживала еще никогда – ни при Петре I, ни при Иване Грозном, ни в 17-м году. Поворот происходит чрезвычайно болезненно, но исторически – неизбежно. В высшем, стратегическом смысле, это не просто неизбежно, но и благо, потому что это поворот от культуры несвободы к культуре свободы. По этой дороге идут все государства мира, а те, которые не пошли, пойдут тоже.
– Поэт Игорь Губерман как-то сказал, что в Израиле он наконец занимается тем, о чем мечтал всю жизнь – “Я, – говорит, – ничего не делаю”. Вы тоже там ничего не делаете?
– (Заразительно смеется). Это его замечательное кокетство. Я не скажу, что Губерман трудоголик, но могу точно подтвердить, что он любит поспать, любит погулять, встретиться с друзьями и как следует выпить. Я смотрю на это с черной завистью, потому что, хотя он и старше меня, но может позволить себе значительно больше по этой части. (Смеется). Вообще Губерман все время чем-то занят: то у него передача на телевидении, то выступление где-то, то творческий вечер… Он человек деятельный. И всегда открыт и жизнерадостен.
– Как вам работается в Иерусалиме?
– Хорошо. Как и в Москве.
– Газеты писали, что вы там трудитесь над переводом рок-оперы “Собор Парижской богоматери”.
– Да. Либретто по Виктору Гюго написал Люк Бламандо. Перевод я выполняю для коллектива, который поставил мюзикл “Метро”. Работа сделана на восемьдесят процентов и пошла в заключительной стадии. Это – редакция, отделка и переделка. Оставшиеся двадцать процентов, пожалуй, будут самыми тяжелыми. На это уйдет весь январь, и даже февраль.
Мое главное занятие в Иерусалиме – я член редколлегии толстого литературного русскоязычного журнала, который так и называется “Иерусалимский журнал”. Во главе его стоит поэт, бывший ташкентский житель Игорь Бяльский. В редколлегию входят Игорь Губерман и Дина Рубина. Там печатается Феликс Кривин, тоже теперь житель Израиля. Эти имена хорошо известны в России. Имена представителей российской культуры. В Израиле живет старинный мой друг, еще по институту, математик, отличный преподаватель университета Владимир Гершкович. И так далее, список очень велик. Там живет родня по первой моей жене Ирине Якир. Там моя жена и похоронена.
– А в Израиле вы выступаете с концертами?
– Да. Время от времени меня приглашают. Из шести миллионов израильтян миллион составляют русскоговорящие из бывшего Союза. А из этого миллиона только процентов тридцать знакомы с моим творчеством. Ради них я время от времени выступаю с гитарой и со своими песнями. И знаете, что странно… Ведь в Израиле я выступаю с концертами с 1990 года и все равно меня снова и снова приглашают. В чем причина? Либо новое поколение подросло, либо старые опять соскучились и хотят меня видеть и слушать. Грубо говоря, я там выступаю непрерывно. Не каждый день, естественно, но в месяц четыре концерта, самое малое, даю.
– А на исторической родине вашего отца вы бывали?
– В Корее я не был никогда. И мне, конечно, чрезвычайно интересно побывать там. Если представится мне случай, я обязательно им воспользуюсь. Но так самому поехать в Корею пока не получается. Обычно я еду туда, где меня кто-то ждет. Либо просто надо брать туристическую путевку, но пока до этого дело не дошло. Но мне, конечно, хотелось бы, чтобы было приглашение, и чтобы рядом был человек, владеющий и русским, и корейским и мог бы Корею показать. Но все передачи о Корее я с огромным интересом всегда смотрю. Хотя я должен вам сказать, что у меня по жизни не получилось связи с корейской диаспорой. Мать у меня русская, она вышла замуж за отца-корейца, Черсана, в Хабаровске в тридцатом году, после чего они сразу же приехали в Москву. И отец оказался одиноким корейцем внутри большущей московской русской семьи, которая его очень сердечно приняла, и он тоже очень полюбил этот огромный клан Всесвятских, но прожил недолго, потому что в 37-м его арестовали и в тюрьме он погиб. Мать заключили в лагерь в 38-м. А дальше я и сестра оказались на руках у наших русских родственников, мне тогда и года не было, а сестре исполнилось лишь три. Поэтому все наше воспитание прошло исключительно в русской среде, а корейская родня проявилась уже позже, когда она искала следы моего отца, когда пошла реабилитация, то есть, спустя двадцать лет, после 1956 года. Таким образом, я познакомился со своими корейскими родственниками. Наше общение, в силу разных причин прервалось, а возобновилось лет десять назад, и теперь эта связь довольно стойкая.
– Когда вы успеваете писать? Телефонные звонки, встречи…
– Должен вам сказать, что я вовсе не такой человек, который нарасхват. Нет. Когда предстоит работа, телефон выключается, всего навсего… Встречи сокращаются. Из десяти приглашений принимаю три. Все в моих руках. Ну и жена, конечно, помогает.
– А дочь ваша живет в Москве?
– Да. К Иерусалиму она отношения не имеет. И пока не собирается туда.
– Следите за нынешней российской литературой?
– Стараюсь. Но много дел наваливается. Вот во время работы над “Собором…” мало успевал прочесть. Что касается раскрученных имен, они мне ни о чем не говорят. Начал читать с удовольствием Букеровский роман – “Казус Кукоцкого” Улицкой. Замечательная проза. До этого прочитал роман “Оправдание” Дмитрия Быкова. Слежу за творчеством Марка Харитонова, тоже Букеровского лауреата, мы с ним учились в одном институте, только он курсом ниже. Читаю все, что появляется из наследия Давида Самойлова, я его любил как поэта и как человека. Еще вот хочу собрать все номера журналов “Знамя” и “Новый мир” за этот год. И все их прочесть. Только ни руки, ни ноги не доходят. Но дойдут, дойдут обязательно.
– Покойный Виктор Астафьев год назад говорил, что не будет больше напрягаться и писать серьезных произведений, потому что книги не делают людей лучше. Как соотнести слова великого писателя со словами другого великого писателя Достоевского о том, что красота спасет мир?
– Я думаю, что у Виктора Астафьева эти слова вырвались в минуту горькую. Литература в России, безусловно, играла общественную роль больше, чем в других странах, но это не главная роль литературы. Литература, как и все искусство, служит эстетическим осознанием для человечества и тем самым человечество эстетически осознает себя, свое место, свою роль, свое прошлое, свои перспективы через искусство и через литературу в том числе. Функция искусства – обязательный принцип всего разумного, обязательный принцип деятельности человеческого общества. Поэтому требовать от литературы того, чтобы она чему-то конкретно помогала, чтобы непосредственно улучшала жизнь людей, бессмысленно. Это все равно, чтобы требовать от религии, чтобы она немедленно завоевала весь мир и усовершенствовала человека. Христианство столько веков бьется над усовершенствованием человека, но явных видимых результатов до сих пор не наблюдается. Но в человеке есть потребность к духовному самоусовершенствованию. И здесь, конечно, литература играет свою важную роль. Думаю, в каком-то высшем смысле, и Достоевский и Астафьев согласны в спасительной роли красоты. Потому что о красоте думает каждый человек в любом его проявлении – от примитивного и вульгарного – до самого высокого и возвышенного.
– Какие чувства вы ощутили в себе, находясь на земле, где зародились три религии?
– Знаете, тут я еще не очень проникся этим духом… Я побывал в Старом Городе месяц назад, где сосредоточены все святыни. Ходил еще туда по поручению моих друзей, доставал какой-то особенный ладан для иркутского храма и свечи при Храме Гроба Господнего. Ходил по Старому Городу с удовольствием и одновременно с сожалением. По причине одной – там не было никого. Прежде люди выстаивали длинные очереди, чтобы попасть в священные места. Я испытывал удовольствие, потому что мне никто не мешал подходить к святыням. Нет туристов. Все доступно и красиво. Это хорошо, но это же и плохо. Отсутствие туристов – признак того, что Израиль находится в состоянии войны. Надо заметить, что это единственный грустный признак в стране. А в обыденной жизни Израиля ничего такого не заметно, жизнь бурлит, вокруг идет мощное строительство. Строят дома, магазины, школы, дороги… Иерусалим очень красивый город и с каждым днем все хорошеет и хорошеет. Во всем наблюдается кипучая и энергичная жизнь молодой страны. Но, конечно же, когда возникает беда, все вздрагивают и начинают об этом говорить, писать и беспокоиться.
– А вы верующий?
– Скажу так: я себя ни к какой конфессии не причисляю. Хотя мой прадед был православным священником, но остальные предки: деды, дядья, тети были атеисты, они были советскими гражданами и в этом духе меня воспитали. Я человек не религиозный, но назвать себя совершенно неверующим тоже не могу. Для меня это пока не решено окончательно.
– А в пище каковы ваши пристрастия и предпочтения?
– О, абсолютно простые! Когда я думаю о пище, я сразу вспоминаю вкусные вещи послевоенного детства. Самыми вкусными тогда были щи из квашеной капусты. Потом оладьи из тертого картофеля, свежий кусок белого хлеба, намазанный сливочным маслом и посыпанный сверху толстым слоем сахарного песка. Это было первое мое пирожное, которое я полюбил и до сих пор люблю. Потом добавились домашние пельмени после того, как на Камчатке меня накормили очень вкусными местными пельменями. А когда я школьником прожил три года в Туркмении, то полюбил среднеазиатский плов. Но я не могу похвастать, что корейская еда постоянно присутствует в нашем меню. Время от времени на столе появляются то капуста, то острый морковный салат. А сестра моя научилась делать некоторые корейские блюда, в том числе хе из свежей рыбы. Я подозреваю, что корейская кухня разнообразна и богата.
– Да, это так. К примеру, в Сеуле на каждом шагу забегаловки и рестораны и везде своя еда, приготовленная по своему рецепту. Ни в каком городе мира нет такого обилия ресторанов, как в Сеуле.
– А в Париже?
– Париж не идет ни в какое сравнение с Сеулом!
– Что ж, тогда надо будет съездить в Сеул хотя бы по такому поводу. (Смеется). У меня там обед будет длиться с утра до ночи!
– Спасибо, что уделили время для беседы. Желаем вам всего самого доброго в наступающем Новом году! Новых стихов, новых сценариев, новых песен!
– Спасибо. И вам, и всем читателям “Российских корейцев” от всего сердца желаю счастья и успехов!
Михаил Пак, “Российские корейцы”, январь, 2002
В издательстве российского образовательного центра «Пушкинский дом» в Сеуле вышла книга известного российского поэта, сценариста, исполнителя авторской песни Юлия Кима. В нее включены тексты и ноты его песен с 1960-х годов по настоящее время на русском и корейском языках. К книге прилагаются два диска CD с песнями в авторском исполнении.
Но самым лучшим подарком для сеульчан стали авторские концерты Юлия Кима в конце октября – начале ноября во время его первого в жизни свидания с исторической родиной. Интервью, которое мы вам предлагаем, поэт дал корреспонденту газеты «Российские корейцы» спустя несколько дней после того, как он ступил на землю своих далеких предков.
-Юлий Черсанович, расскажите о предистории приезда в Корею.
-Да для меня важно, я в первый раз в Корее, а скоро мне будет семьдесят и я впервые в Корее на Родине отца. Это конечно что-то значит. За всё спасибо «Пушкинскому дому». Это его инициатива, и она была поддержана многими людьми , говорят и российским посольством в том числе, так что спасибо и посольству и всем , кто помогал этой встрече.
Впрочем, меня как-то довольно давно стали не то, что звать, но стали со мной обсуждать эту проблему приезда в Корею. Ещё лет десять тому назад, когда я впервые встретился с корейской писательской или журналисткой делегацией небольшой, которая приехала тогда еще в Советский Союз. Они тогда захотели встретиться с писателем Анатолием Рыбаковым, а он меня в свою очередь пригласил на эту встречу. И я присутствовал при той встрече в качестве такого посредника, хотя посредником быть не мог, так как корейского не знаю, почти ни единого слова, сейчас вот выучил два и подбираюсь к третьему (смеётся).
— А раньше вы думали о том, чтобы побывать в Корее?
— Естественно для меня это была желанная мечта. На протяжении всей прожитой долгой жизни, видимо, во мне накапливалась потребность выполнить сыновний долг перед отцом — посетить Родину отца. А раз Родина моего отца, то значит немножко и моя родина. Так вот я и познакомился с родиной, хотя бы на склоне лет. Эта мечта меня не покидала никогда, но вот осуществиться ей было дано так поздно, но все-таки дано.
— Вы готовились к поездке?
-Нет, совершенно не было времени, хотя я понимаю, что это надо было это время найти, но оно, к сожалению, не нашлось за моими московскими делами, писательскими. Я в последнее время сидел в нескольких крупных работах и всё время опаздывал, я, честно говоря, и сейчас до сих пор не завершил одну очень большую работу и тоже срочную, и уже нахожусь в начале другой работы тоже срочной.
Так что дела мои не дали мне возможности остановиться хотя бы на три-четыре дня, развернуть книжку, прочесть что-нибудь о Корее, но в течение жизни так или иначе какие-то материалы попадались и я, как сейчас помню, маленький томик корейской поэзии в переводе Анны Ахматовой, с которым познакомился ещё в институте.
Из этого сборника не помню ни единого слова, но помню то впечатление особенного аромата корейской поэзии, которое отличает её от похожей на неё китайской. Вот как ни странно помню читал Ли Бо, это имя китайского поэта я запомнил, а вот корейские имена не выучил, но помню, что в переводе Анны Ахматовой эта поэзия была прекрасна. И потом так или иначе в моей жизни возникла моя корейская родня. Мой отец был арестован и расстрелян в годы советского террора в 37-38-м году, мать тоже сидела десять лет в лагерях и в ссылке, но, слава Богу, уцелела и, слава Богу, остальное время жизни она была со мной и сестрой.
А вот папы я лишился рано, и сразу же были обрублены все корни и связи с корейской роднёй. Когда пошла реабилитация, корейская родня моя возникла, они тоже озаботились папиной реабилитацией, и оказалось, что у меня мои корейские родные живут в Средней Азии. Они в своё время подверглись депортации, и мы начали переписываться и даже встретились, но это не превратилось в длительную связь по целому ряду других уже причин, в том числе нового времени, которое наступило с Брежневым. И потом эта связь возобновилась и не прерывается до сих пор.
У меня есть двоюродный племянник, который живет в Ессентуках на Кавказе.
-А в Корее у вас есть родственники?
-«Пушкинский дом» запросил данные отца, чтобы кого-нибудь раскопать, но пока ещё не удалось тем более, что данные оказались очень туманные. Я нашел биографию моего отца, составленную в следственном изоляторе, когда он сидел под следствием в 37-м году. И вот там обозначен уезд Кёнгидо, как место его рождения, даже не деревня, а уезд, но этого очень мало, что найти корни.
— А может быть корни на севере страны?
— Скорее всего, там. Просто даже по карте не смогли определить, что это за такой уезд. Но вот я привёз ещё несколько данных, может быть, удастся что-нибудь отыскать. В частности, может быть удастся найти газеты, в которых мой отец печатался в 1925-26-м годах. Я нашёл его псевдоним, вообще-то, в русском изложении, а всегда русское написание корейских названий бывает очень неопределённым.
Да, представьте себе, первая корейская газета, которая взяла у меня интервью, кажется, называется Дон-а-ильбо, есть такая газета, а я только позавчера ещё раз посмотрел, привезённую мной биографию отца и вдруг вижу, что отец печатался в корейской сеульской газете Дон-а-ильбо, оказывается это она и есть, только записана другими русскими буквами. Я только позавчера увидел это, но уже с газетой больше не встретиться, а то бы было, конечно, большим счастьем.
-Какие ощущения возникли у вас при первых шагах по земле предков?
— Всегда ждёшь какого-то чуда, но чуда не произошло, а произошло сильное впечатление от этого удивительного аэропорта. Это супер современная конструкция, архитектура 23-го века, такой размах, такое зрелище, изобретательство. Я просто порадовался, как будто оказался и не в Южной Корее, а прямо как на Марсе. Суперсовременная архитектура, современные материалы, пластик, стекло, всё это на меня , конечно, подействовало. Ну а потом пошла поездка по Сеулу, тут я и почувствовал корейский воздух, корейскую интонацию этой земли, даже в современной архитектуре Сеула, вот этот размах реки могучей, эти мосты через неё. Это удивительно чистый воздух, чистый город, вот как-то это всё сразу так…
— Вы уже в Сеуле несколько дней, у вас уже были встречи?
— Да уже у меня были две встречи с корейской публикой и эти встречи были в общем как бы взаимно радостными, потому что с помощью замечательной переводчицы Ольги, которая сопровождает нас с женой в этой поездке, в этом пребывании в Сеуле, был полный контакт с публикой. Кроме того, заботами «Пушкинского дома» выпущена книга и вчера у меня была встреча с читателями как раз в книжном магазине, где эта книга продаётся. Их было человек 50, в основном студенты, и половина из них учится говорить по-русски. Поэтому этот контакт был в значительной степени облегчен.
Но независимо от этого первая встреча с публикой была на телевидении, и там никто не говорил по-русски, но с помощью переводчицы и помощью интонации моих песен контакт был налажен и я был встречен очень радушно. Я вообще почувствовал волны доброжелательности сразу, с первых шагов в партере. Это, видимо, просто присущая корейцам черта.
— Как вам показались слушатели?
— Слушатели, вообще публика, в Корее вот и вчера в театре и во всех случаях, когда я выступал очень тоже доброжелательна. Доброжелательна и понятлива, это очень приятно. Поэтому и в этот раз я приехал с программой такой для первого знакомства, значительно облегчённой программой и есть шанс привезти сюда программу более глубокую.
— Вы быстро акклиматизировались?
— Дело в том, что я человек закаленный, в своей жизни жил я и в жарком поясе, и в холодном поясе , три года на северной Камчатке, три года в знойной Туркмении, так что акклиматизироваться мне нетрудно. Труднее привыкать к временному разрыву, а так с климатом никогда не возникало проблем.
— Как вам показалась корейская кухня?
— Корейская кухня для меня слишком остра, к сожалению. В юности своей я любил острые блюда, перец и т.д., но со временем здоровье стало протестовать, и потом она мне просто запрещена.
— Вы как–то сказали, что ваш обед в Сеуле будет длиться с утра и до ночи.
-Да это шутки всё (смеётся).
— Как вы чувствовали себя перед концертом?
— Я много уже за свою жизнь навыступался, а самое главное, что я в своей позиции очень свободен, потому что я сразу себя рекомендую и представляю публике, что я не шоумен, что я не эстрадная звезда, я автор своих собственных песен и пою их так, как Бог на душу положит. И, естественно, стараюсь передать всё то, что я в этих песнях сочинил. Вот и всё. И поэтому сразу устанавливается между мной и публикой доверительная интонация и мне не надо, как артисту, специально готовиться, оттачивать какие-то детали.
И потом репертуар уже настолько мною спет давно и часто, что я совершенно перестал волноваться перед выходом. Это может быть и неправильно, вот настоящие артисты, как я читал, хоть о Шаляпине, хоть о ком-то ещё, волнуются и, будучи уже седыми, каждый раз волнуются перед выходом на сцену. Но я, честно говоря, не особенно верю, когда они так говорят, мне кажется, это некоторое кокетство. Видел я как они «волнуются», вылетают за три минуты до выхода на сцену. У меня действительно есть такое спокойствие, то, что я сочинил, это же я сочинил, и дальше моё дело только всё это спеть.
— Насколько я знаю, вы обычно выступаете перед русскоязычной публикой.
— Да, это совершенно точно вы заметили , что перед иноязычной публикой всё-таки какой-то трепет меня охватывал. Правда, я выступал перед иноязычной публикой раз очень мало. Из всех моих выступлений, вряд ли наберётся десять, когда я выступал перед иноязычной публикой.
Я вспоминаю выступление в Голландии было. Потом выступление в американском университете и то перед славистами, которые изучали русский язык, также был встреча с такими же швейцарцами в Лозанне. Но, благодаря помощи переводчика, благодаря благожелательности слушающих, как правило, все проходит нормально. Контакт налаживается. Главное, что есть добросердечное желание познакомиться.
— Чем для вас являются эти выступления, концерты. У вас же кроме этого много работы.
— Для меня это даже не работа, для меня это огромное удовольствие. Я это почувствовал… Одно время как-то я так говорил « ой скорей бы …не хочется выступать, ой надоело», а потом я понял, что это кокетство. И уже последние лет двадцать я абсолютно отдаю себе отчёт, что я встречаюсь с теми, кто пришёл меня слушать. В отличие от профессионального актёра, для меня абсолютно очень важно, кто приходит ко мне. И если, а это бывало, на моих концертах случайная публика, то воспоминания об этом самые тяжкие, когда люди вставали посреди песни, уходили…Но это всё на совести организаторов этих концертов.. И это было очень давно. Не так сообщили, затеяли как вечер для галочки в своих отчётах, были такие коллективы комсомольцев, это были курьёзные случаи, малоприятные. Но это всё в далёком прошлом.
Последние двадцать лет я встречаюсь только с теми, кто знает, к кому он пришёл, это встречи с друзьями, встречи с приятелями, со своей компанией. В этот раз это встреча с моими далёкими родственниками, которые расположены со мной познакомиться так же, как и я.
— А знакомство с Кореей уже состоялось?
-О, да, в промежутках мы уже успели … Вчера мы познакомились с культурным центром. Музыкальным культурным центром с этой площадью, где все огромные современные дома с современной архитектурой, музыкальный центр, центр искусств, консерватория…
— Ночью Сеул красивый. Многолюдный! Вчера мы пошли с женой прогуляться в десятом часу ночи, ей хотелось навестить здешний рынок, как это называется, это какой-то стоэтажный (смеётся. — О.В.) стоэтажный универмаг, суперунивермаг, который кончается где-то уже на седьмом небе у Бога. Огромный … всё время этаж за этажом. По-моему, мы добрались до седьмого, и я взмолился.
А улицы впереди битком забиты, битком забиты открытыми лавочками, открытыми кафешками
большими и маленькими и кругом народ, народ, молодой народ галдит и очень так доброжелателен.
Впечатления самые лучшие. Недаром, когда меня спросили , были ли у вас неприятные впечатления от чего-нибудь, мы с женой долго думали, но так и ничего не вспомнили. А действительно, ничего не вспомнили (смеётся), чт бы нам было здесь неприятно. Всё было очень удобно, дружелюбно, приветливо, предупредительно, но просто я даже не знаю, что на это сказать. Сервис сто процентов, приветливость, дружелюбие сто процентов. Мы успели очень много за этот короткий промежуток времени, вплоть до посещения театра. Вчера мы смотрели пьесу Горького «На дне» в изложении корейского театра, которая называется «Дерево и вода». Да, это произвело на нас очень сильное впечатление, хотя театр небольшой, там всего зал мест на сто, на сто двадцать не больше. Но таких театров и в Москве немало, размер театра не говорит о качестве, но здесь, конечно, качество было очень высокое. У нас много планов на перспективу, подумываем о втором уже приезде сюда, о таких проектах, которые были бы интересны в Корее.
И даже погода, которая, говорят, здесь очень неровная, благоприятствовала все эти десять дней, как по заказу.
— Если можно, традиционный вопрос. Ваши творческие планы?
— Я занимаюсь драматургией, драматургией, которая включает в себя непременно музыку, т.е. я сочиняю либретто для опер, для мюзиклов, хотя и просто драматические сцены, где музыка либо есть, либо нет. Но у меня всегда крен в область музыкального театра. Музыкальная драматургия- это другое, музыкальная драматургия – это драматургия… музыки, которой занимаются профессиональные композиторы. А это совсем другая вещь. А драматургия музыкального театра – это моя область. Вот я этим занимаюсь и сейчас заканчиваю работу над либретто оперы «Ревизор», с композитором Дашкевичем мы это делаем и впереди , кстати, возможна работа с народным корейским театром в Алма-Ате.
— Вы уже определили, когда следующий раз снова приедете в Корею?
— Нет, это будет зависеть от много ряда факторов, потому что в России много дел и я думаю, что, конечно, не раньше чем через год …либо через два.
-Спасибо за беседу. Желаю Вам здоровья и дальнейших творческих успехов.
— Почаще приезжайте в Корею.
— Мне этого очень хочется.
………………………………………………………………………………………………………
Валерий Огай
Жизнь продолжается. «Российские корейцы» поздравляют Юлия Кима и желают ему творческого долголетия.
Мы с Вами, Юлий Черсанович!
