Сегодня, 18 марта ушла из жизни Октябрина Харитоновна Хан. 26 июня ей исполнилось бы 96 лет.
Она была заметным человеком в казахстанском городе Джамбуле (ныне Тараз). Тому способствовали два главных обстоятельства: во-первых, более чем 40-летний педагогический стаж мамы — она работала вначале завучем в одной из лучших городских школ, а затем в технологическом институте мясо-молочной и пищевой промышленности — ассистентом, старшим преподавателем и доцентом кафедры неорганической химии. Пожалуй, не было ни одной организации в Джамбуле, где бы ни трудились ее бывшие ученики. А во-вторых, известность моей маме придавали ее недюжинные таланты: она прекрасно пела, обладала даром красноречия, а также коммуникативными и организаторскими способностями. Все это вкупе выделяло ее, и в Джамбуле с давних пор стало привычным, что на многих корейских свадьбах, юбилеях, годовщинах и просто семейных встречах тамадой была именно моя мама.
Поэтому, когда встал вопрос об учреждении Джамбулской корейской культурной ассоциации в 1990 году, она закономерно была избрана ее первым президентом.
Но все перечисленное выше — это вехи ее официальной и общественной биографии.
…Наверное, вы согласитесь, что каждому из нас присущ в той или иной степени эгоцентризм. Особенно он кипит и бурлит в нас в переходный период, где-то в 14-15 лет, когда кажется, что все вокруг – Солнце, Земля, звезды и люди, а тем более твои родители – все вращается вокруг тебя одного!
Была такая пора жизни и у меня… Во мне тогда преобладало именно такое ощущение, что я некий центр мироздания! Ну, по крайней мере – центр моей семьи, без которого она просто не может существовать!
И вот как-то, будучи с мамой наедине, я спросил ее:
— Мама, а что будет с вами, если я умру?
Я, честно вам скажу, в силу уже упомянутого эгоцентризма ожидал, что в ответ моя, несомненно, любящая меня мама, разразится бурным потоком слов, из которого последует главное: «Если ты умрешь, то это все, это конец всему, жизнь потеряет всякий смысл, и мы умрем тоже! » — ну и далее в подобном роде.
Однако мама, образно говоря, в ответ вылила на меня ушат холодной воды. Она сказала:
— Что же делать, сынок? Похороним тебя, поплачем – и будем дальше жить…
Вы, может, не поверите, но после этих маминых слов во мне будто что-то щелкнуло – и так началось мое освобождение от эгоцентризма. Это было, конечно, только начало процесса, в конце концов, никто из нас не может избавиться от него до конца, но важно, что именно тогда во мне началось прояснение мозгов относительно общих законов жизни, некий, почти что экзистенциальный, прорыв к подлинным основам человеческого бытия.
Полное созвучие с маминой правдой я впоследствии открыл, например, в купринской «Суламифи». Помните, в одной из притч этой повести рассказывается об испытании, устроенном древнееврейским царем Соломоном рабыне для установлении истины: что же дороже всего для матери: ее собственная жизнь, или жизнь ее ребенка…
Были и другие мамины слова, которые тоже корректировали мое формирование не менее существенно. Ну, например…
Как я уже говорил, моя мама прекрасно пела. О ее таланте говорит такой факт: в молодости она прошла республиканский певческий конкурс и была утверждена в состав делегации от Казахстана на фестиваль молодежи и студентов в Будапеште. Правда, потом что-то в высших сферах не срослось, и вместо мамы на фестиваль поехала другая певица, ставшая в будущем народной артисткой СССР,- несравненная и изумительная Бибигуль Тулегенова!
Моя мама, конечно, была какое-то время расстроена, но жизнерадостность и присущие ей оптимизм взяли свое, и она переключилась на областной уровень самодеятельного творчества: в те годы в этот процесс были втянуты широкие слои врачей, учителей, инженеров, рабочих и даже госслужащих. Вы можете представить сегодня сотрудников акиматов поющими в хоре, или в составе трио и квартетов под баян? Ну, то-то! А в 50-е годы пели все, причем, уровень соперничества и масштабы конкурсов в джамбулской области были такие, что куда там Евровидению!
Ну, так вот, в певческую орбиту мамы был втянут и я. Петь я, честно говоря, любил. А уж как я умирал по потрясшему в 60-е годы весь СССР Робертино Лоретти, его бесподобных «Санта Лючия», «Джамайка», «Аве Мария»… Я даже, помню, написал ему письмо с просьбой приехать Джамбул с концертом. А что вы думаете? – запечатал приглашение в почтовый авиаконверт и написал на нем: «Италия, Рим, Робертино Лоретти» — и опустил в почтовый ящик.
Чтобы не тянуть время, перейду к финалу: в один из дней, будучи в состоянии эйфории от успехов в школьной самодеятельности, я поделился с мамой своим планом поступить в консерваторию, дабы посвятить всего себя пению.
На что моя мудрая мама, погладив меня по голове, сказала:
— Знаешь, сынок, не нужно тебе поступать в консерваторию… Ты уж не обижайся, но голос у тебя средний, а слух неидеальный…
Впоследствии я с благодарностью вспоминал и об этом ушате правды, который вылила мама на меня. А учитывая, что предыдущий уже начал избавлять меня от эгоцентризма, — процесс моего избавления от иллюзий, направленных на певческую карьеру, прошел весьма безболезненно.
И было еще одно судьбоносное мамино слово, которое, фактически, избавило меня от будущей неизбежно нелюбимой профессии…
Сегодняшнее поколение вряд ли знает, что во времена нашей молодости в наших умах существовал императив, и заключался он в том, что смысл жизни заключается в служении людям. Это сейчас многим кажется, что смыслом жизни являются деньги. А тогда я, например, был нешуточно подвержен главному советскому императиву, и поэтому примерно к 8 классу во мне созрело желание стать врачом – эта профессия казалась мне тогда эталоном служения людям.
Месяца за два до окончания учебного года я решил пойти учиться в медицинское училище, и сообщил своим родителям об этом. Однако их реакция, и в первую очередь мамы, как ни странно, оказалось перпендикулярной моему намерению.
Мама тогда сказала мне:
— Знаешь, сынок, все-таки я советую тебе прежде закончить среднюю школу, а уже потом выбрать профессию.
Наверняка, моя мама тогда понимала то, что еще не понимал я: что в 15 лет я все-таки весьма далек от осознания своего предназначения.
Спустя три года я и в самом деле понял, кем же я хочу быть. И, признаюсь вам, счастлив обретенной впоследствии профессией.
Были, конечно, в моей жизни и другие мамины слова и советы, которые так или иначе вносили коррективы в мою жизнь. Но те, о которых я вам рассказал, были главными.
Более 20 лет моя мама прожила со мной в Москве. Собственно, настоящая старость пришла к ней именно здесь, в моем доме. Отец мой уже ушел из жизни 11 лет назад. И каждодневное мое сыновье счастье заключалось в том, что по утрам, когда я заходил к ней в комнату и спрашивал, как ей спалось, как она себя чувствует, в ответ звучали мамины слова:
Все хорошо, сынок!
Юрий Хван
